Пустельга

О Пустовском

 Описание хуторской жизни, их старожилов, а также этапы восстановления хутора

Пустовский

     Как только прицеп с пчёлами  поместили в гущу сорняков и кустарников,  то есть, во двор, где раньше пребывала знаменитая экспериментальная пасека  Михалыча, пчёлы моментально успокоились, как будто поняли, что путешествия окончились и их привезли домой. Весь следующий день я посвятил тому, что выяснял, почему вдруг агрессивно настроенные пчёлы на гречихи стали паиньками в хуторе, где в километре от пасеки были посеяны одни лишь бахчевые культуры. Потом намного позже в одном источнике я прочитал, что пчёлы успокаиваются в рельефной местности вблизи проточной воды.

 Хутор Пустовский лежал в котловане, который одним концом выходил к Хопру, а другим упирался в Фоминский лес, где в своё время скрывалась банда батьки Фомина. Окрестности котлована были изрыты оврагами, перемежавшимися холмами и колхозными полями. Бродя по заросшим улицам и полуразвалившимся куреням, я невольно представлял себе совсем другую жизнь в этом живописном уголке казачьего края.

Здесь был и бревенчатый клуб, и школа, и магазин. Не было одного – хорошей наезженной грунтовой дороги. А также ума у местных руководителей. Любопытство брало вверх, и я заходил внутрь ветхих строений. В домах стоял запах сырости и штукатурки вперемешку с запахом старой одежды и печной золы. Кое-где по полу валялись старинные фотографии местных жителей. Такое было впечатление, что люди собрались в одночасье и ушли. И ушли-то недалеко, всего лишь за семь километров, туда, где их обеспечили работой – в центральную усадьбу. Укрупнились, так сказать. А здесь остались брошенными вишнёвые и яблоневые сады, полгектара смородины, огороды и много ещё такого, что городской житель увидел бы впервые и подивился бы невостребованности этих богатств.

     Усадьба Михалыча вообще не была загорожена даже плетнями. В гуще лопухов и амброзии стоял улей-перевёртыш – единственное напоминание того, что здесь раньше стояла необычная пасека. Это были две железные трубы, врытые в землю, между которых на шарнирах болтался этот самый перевёртыш. Я даже для интереса пнул его ногой – двухкорпусной дадан сделал кульбит и как ванька-встанька принял исходную позицию только с точностью наоборот. С переворачиванием ульев эксперименты велись задолго до Михалыча, но вот применить этот фокус для выведения племенных маток ещё никто не додумался

     Бродить по заброшенному хутору мне доставляло удовольствие. Оказывается, хутор населяли две старухи: бабка Санька и Грипка – Агрипина Тимофеевна. Последняя была страшная матершинница – редкой души человек. Эти две приятельницы были последними из могикан и выполняли функцию «государева ока», оставшись вдали от центральной усадьбы. Кстати сказать, прежние жители Пустовского нет-нет, да и наезжали в свои брошенные поместья. То на рыбалку приедут, то за ягодами. И все, оказывается, хорошо знали Михалыча. «Сашка, какими судьбами?! Опять с пчелами? Ну, как жизня?»

     В течение нескольких дней моего хождения по хутору я обнаружил ещё две жилые семьи. Это были старожилы. Их дома стояли вблизи Хопра, а сами они вели патриархальный образ жизни, копаясь в огородах, ловя рыбу и промышляя охотой. Тем не менее, их присутствие никак не сказывалось на общем впечатлении, полученном от Пустовского: заброшенность и опустелость. Вот в этом-то месте нам и предстояло создавать свои пасеки, начиная с нуля.

      При выходе из хутора вас встречает яблоневый сад, заброшенный и заросший, но всё ещё выдавливающий из своих стеблей ароматные кисло-сладкие соки. Вездесущий канадский клён уже начал медленно, но верно проникать в сердцевину сада, оспаривая окультуренную когда-то человеческими руками территорию.

      Сразу за садом огромная клетка смородиновых кустов, прореженных кустарниками барбариса и боярышника. Между ними зелёным ковром легла дикая земляника, пряча под листами свои ещё только набухающие конусообразные ягодки.

       Далее начинается Фоминский лес, тот самый, где в начале двадцатых  орудовала банда батьки Фомина. Именно в этой банде коротал свои дни Григорий Мелехов, главный герой романа Шолохова «Тихий Дон».

 Тропа, которая коварно заманила вас в аллею дикого тёрна и аморфы, незаметно увиливает от растерянного взгляда, прячется среди бурно цветущей растительности, а потом и вовсе пропадает  под раскидистыми кронами дубов и ясеней. В низине леса бьют родники, на лужайках встаёт на дыбы мышиный горошек, запах которого, как наркотик проникает в потаённые отделы головного мозга и заставляет останавливаться и просто балдеть.

        По краям леса карабкаются на холмы кусты аморфы. Его цветущие грязно-морковные кисти, умудрились собрать на себе всех наших пчёл, шмелей и мушек.

        Растёт в лесу и липа, и черноклён, и акация, и боярышник, и барбарис. И все эти деревья являются мощнейшими медоносами.

        В своих бесконечных лекциях Михалыч упомянул о смолке липкой, розовом цветочке, распускающимся в конце мая и являющимся первоклассным медоносом. «Мёд с него - наинежнейший, прозрачный, с тонким непревзойденным ароматом, - говорил Михалыч, - но вот скачать его удаётся только, если пасека стоит глубоко в лесу».

         Бродя по лесу и его окрестностям, я то и дело натыкался на зайцев, куропаток и даже кабанов. 

 Овраги и холмы Пустовского изобилуют степным чобром или, по- научному, тмином ползучим. Его едкий запах неотступно преследует вас при сборе земляники, которая растёт тут же в огромных количествах. Здесь же по склонам холмов встречается и донник, и татарник, и дикая горчица, и много ещё таких цветов, которым я не знаю до сих пор названия. По берегу Хопра  произрастает в обилие какая-то болотная трава, цветущая в конце лета, и много мяты, которую впоследствии я стал использовать в своих чайных сборах. Меловые горы над Хопром также усеяны различными цветами, которые жадно посещают пчёлы. И, несмотря на обилие флоры этой местности, часть пчёл всё же летело за Хопёр. Я знал, что за пойменным лесом были заливные луга, за которыми начинались серопески. Там - главный медонос Пустовского – чобор. Но добраться туда не было времени. Нужно было работать на пасеке.

Добраться до Пустовского зимой было  всё равно, что перейти с Суворовым Альпы. Снега по горло, проезжих дорог не было. Вместо них была засыпанная снегом тракторная колея. Роль Суворова взял на себя Михалыч. За несколько часов героической ходьбы мы, наконец, влезли на холм, откуда Пустовский был виден как на ладони. С неба накатывались сумерки, и нужно было устраиваться где-то на ночлег. Мы дотащились до первого дома, из трубы которого тонкой струйкой сочился дымок. Это был дом Агрипины Тимофеевны. Когда мы миновали чулан и вошли в переднюю комнату, нашему взору открылась следующая картина.

       Две бабки сидели за столом при тусклом свете и мирно вели беседу о том, о сём. Около кровати, на которой царственно разлеглась пушистая кошка, стояла прялка. На полу валялись клубки пуховых и шерстяных ниток, а на столе было то, чем они пробавлялись на вечерней зорьке: запечённая в печке тыква, варёная картошка, вишнёвый кисель и квашеная капуста с чёрным хлебом. По всей хате стояли ароматы свежей выпечки и поджаренных тыквенных семечек. Это было так здорово, что у меня потекли слюнки. Когда эти две старушки с нами заговорили, мне показалось, что я слушаю соловьиную трель, перемежевывавшуюся матом, казачьим фольклором и просторечными устойчивыми выражениями. За пять минут эти бабки, как заядлые разведчицы, выведали всё, что можно было выведать для дальнейшего обогащения мира сплетен и нездоровых фантазий в этом забытом богом уголке - Пустовском.    

  Насчёт активных зон. Воздействие этой местности на психику действительно положительное, но в целом на организм, по моим наблюдениям, неоднозначное. В первые недели пребывания в Пустовском обостряются все скрытые болячки. У меня, например, пошли по телу фурункулы. Я понял, что что-то не так с кровью и начал активно насыщать нутро отваром крапивы. Особенно плохо переносят Пустовский люди с бронхо-лёгочными заболеваниями. Но вот сердечникам и гипертоникам этот хутор как курорт.

    Говорят на месте, где расположен Пустовский, проходит разлом какого-то доисторического периода. Михалыч самолично выловил в Хопре каменный топор, а мой сын Сергей на меловых горах нашёл осколок раковины с конскую голову и невероятный зуб некой саблезубой акулы.

Пустовский

Легендарный хутор Пустовский предстал перед нами безлюдным и заброшенным. Большая часть домов – покосившиеся избушки на курьях ножках, на которые даже страшно смотреть. От других домов остались лишь следы былого присутствия. Жалкое зрелище, в котором нам предстоит жить и работать. В тоже время, нельзя не заметить, что давняя мечта дяди Миши о возрождении хутора начала сбываться. Живописная природа Хопра притягивала магнитом любителей рыбалки и живой природы. Люди из окрестных городов и посёлков скупили все уцелевшие дома, превратив хутор в дачный посёлок, приезжая на выходные и праздники. Кое-где появлялись новые заборчики и взрыхлённые грядки, а вместе с ними и новые кучи мусора, накиданные местными дачниками и рыболовами. И волей-неволей закрадывалась мысль: «А нужно ли вообще восстанавливать хутора в таких живописных местах»?

         На первый взгляд дом дяди Миши наводил такую тоску, что руки опускались ещё до того, как мы приступили к работе по восстановлению. «Главное просто начать, неважно с чего», - бросил кличь дядя Миша, и мы начали. Уборка территории придала импульс действиям, дело пошло. Коренной перелом в восстановлении дома произошёл после приезда в Пустовский опытного строителя Владимира. Заработала «безнадёжно сломанная» русская печка, появился туалет и электрический столб, а главное вера в то, что всё получится.

         Мобильной связи в Пустовском нет, так как хутор находится в балке, и чтобы позвонить, приходилось подниматься на равнину. При очередном восхождении, на одном из курганов в лучах восходящего солнца показался довольно упитанный сурок, тоскливым взглядом по-хозяйски обозревающий окрестности. Красивый сурок.

         Через неделю в Пустовском собралась честна компания - помимо нас с дядей Мишей, приехал его сын Сергей с супругой и автор сей рассылки Ханов Сергей с супругой. Как ни странно, но молодёжь одним своим присутствием преображала унылую картину Пустовского и вселяла в него жизненную энергию. А когда дело дошло до песен под гитару, эту энергию почувствовали все немногочисленные жители хутора.

         Недалеко от Пустовского находится исторический памятник – старая станица в низовьях Кошав-горы – незаселённые, но красивые территории на берегу Хопра. Кроме одного фермера на многие километры – ни души. Туда мы с Сергеем и отправились. На берегу мы обнаружили следы присутствия бобров – погрызанные и заваленные деревья, и скелет дикого кабана, а на равнине – следы старинного поселения казаков. Вдруг раздался гром, а небо было ясное. Гром двигался в нашу сторону, оставляя за собой клубы пыли – табуны фермерских лошадей неслись на водопой, вызывая восхищение и уважение. Незабываемое зрелище.

         Как-то пошли мы в Фоминский лес, что граничит с Пустовским. Идём, обозреваем бескрайние просторы, усыпанные земляникой. Смотрим – недалеко стоит пень, ну стоит себе и стоит, а потом раз, и побежал, только уши в разные стороны развиваются. Умеют местные зайцы маскироваться.

         Готовясь к рыбалке, наварил дядя Миша перловки для приманки, и поставил на крыльцо. Зря поставил. Соседским коровам перловка пришлась по вкусу, сказали спасибо и обещали зайти ещё раз, нагло вылизывая кастрюлю прямо на глазах у изумлённой публики.

         На вечернюю рыбалку пошли без приманки и вернулись без рыбы – сильный ветер сдувал поплавок ещё до того, как он касался воды. Но сходили не зря – местная цапля нынче подпустила совсем близко, удалось сделать несколько удачных фотографий. Вообще в Пустовском есть, что сфотографировать, и даже возможно снять на видео пару фильмов из серий «В мире животных» - материала предостаточно. Главное не ходить по Пустовскому пешком мимо дома фермерши – собаки порвут на части.